В этом году на Международный фестиваль «Комедиада» приехало немало ярких артистов, но «первым номером», человеком, который привлекал наибольшее внимание участников, гостей и — особенно — журналистов, стал Юджин Чаплин.

Что совсем неудивительно, учитывая неостывающий интерес к творчеству и личности его гениального отца. И большинство вопросов, которые задавали в Одессе нашему гостю, касались именно Чарли Чаплина.

Между тем Юджин Чаплин интересен и сам по себе. Он окончил в Лондоне Королевскую академию драматического искусства, легендарное учебное заведение, славное такими выпускниками, как Энтони Хопкинс, Питер О`Тул, Шон Бин, Ричард Аттенборо и многими другими. Но сын великого актера предпочел иное поприще, получив диплом менеджера сцены (отечественный аналог — ассистент режиссера). Юджин работал в знаменитых театрах «Ковент-Гарден», Женевская опера, затем стал звукорежиссером, продюсировал музыкальные спектакли, сейчас он чаще всего выступает в качестве креативного директора цирковых фестивалей, проводит собственный ежегодный фест в Канаде. На этой почве Юджин познакомился с нашим земляком Петром Дубинским, очень известным продюсером мирового шоу-бизнеса, благодаря которому и оказался в Одессе на «Комедиаде».

В самом начале нашей беседы я предупредил Юджина, что не стану спрашивать его об отце; на эти вопросы он за свою жизнь ответил с лихвой. Моему собеседнику это понравилось, тем более, что он никогда не использовал авторитет своего знаменитого отца, что, кстати, было предметом особой гордости его родителей.

- Откуда у вас, человека, выросшего в семье гуманитариев (мать Юджина Уна О`Нил — дочь знаменитого драматурга Юджина О`Нила — А. Г.), появился интерес к технике?

- Вы, конечно, знаете, что у меня многодетная семья, много братьев и сестёр (О`Нил и Чаплин имели троих сыновей — Кристофер, Юджин и Майкл и пятерых дочерей — Джеральдина, Джозефина, Джоана, Виктория, Анна-Эмиль — А. Г.). Все они — актёры, и мне тоже становиться актером было просто неинтересно. Да и, по правде говоря, актер должен быть экстравертом, а я не из их числа, всегда был тихим и стеснительным, предпочитал находиться с другой стороны камеры, чем артисты. Тем более, что очень быстро понял: власть в театре принадлежит совсем не актерам, а режиссерам.

- Но почему вы выбрали театр, ведь в кино намного больше технических возможностей?

- Мне безумно нравился театр, особенно, когда на сцене много людей, много музыки, красивые декорации... Правда, когда я начал работать в театре, то наступила эпоха минимализма, многое упростилось, часто постановщики обходились без занавеса, а декорацией был, образно говоря, один стул... Но все равно работа в театре — это был прекрасный опыт.

- А помните первый спектакль, в постановке которого вы принимали участие?

- Это была опера Гектора Берлиоза «Троянцы» в «Ковент-Гарден». Колоссальное зрелище, в котором принимали участие 150 певцов и певиц. Я можно сказать, управлял ими, подсказывал, когда кому выходить на сцену, когда возвращаться за кулисы... Как можно забыть такое?!

- Вам довелось работать с самим Джорджем Баланчиным (Джордж Баланчин, при рождении Георгий Мелитонович Баланчивадзе, выдающийся хореограф, положивший начало американскому балету и современному неоклассическому балетному искусству в целом — А. Г.). Какие у вас остались впечатления от этой работы и самого Маэстро?

- Да, это было в Женевской опере, где я работал после Лондона, а Баланчин ставил балет Прокофьева «Ромео и Джульетта». Мне тогда было 20 лет, я был из поколения Вудстока, и, конечно же, не любил классическую музыку. («Вудсток» — один из знаменитейших рок-фестивалей, прошедший в США в августе 1969 года. Считается одним из самых ярких и значительных событий 1960-х годов. К «поколению Вудстока», или baby boomers, относятся родившиеся в период с 1946 г. по 1964 г. — А. Г.). Но спектакль Баланчина перевернула мои представления о классике. Это был совершенно удивительный визуальный опыт. Я открыл для себя мир классического балета; оказалось, что и классика может быть увлекательной. Это было здорово, это было весело, это было круто. Сперва было непривычно, что в этой постановке минимум декораций, а я тогда уже привык к традициям Лондонского театра, где как раз было много декораций, много людей, много антуража, также, кстати, как и в Большом театре, но зато какая была потрясающая игра света и визуальные эффекты! Это был настоящий модерн, благодаря ему я стал немножко по-другому думать и смотреть на мир.

В чём-то этот опыт привел меня в дальнейшем в цирк, можно так сказать.

Но с самим Баланчиным я общался немного, он больше работал с балетной труппой, а еще много ездил: у него была компания в Нью-Йорке.

- Что побудило вас уйти из театра в студию «Mountain», которая еще не была такой знаменитой, как впоследствии? («Mountain Studios» — студия звукозаписи, была создана в 1975 г. в Монтрё (Швейцария) в здании знаменитого местного казино. В 1979 г. куплена рок-группой Queen — А. Г.)

- Тогда студия только открывалась и на тот момент я, откровенно говоря, вообще понятия не имел о звукозаписи. Мне просто нужна была работа. И тут, конечно, повезло, что первыми клиентами оказались Rolling Stones.

- Как работалось с тогда уже легендарными музыкантами?

- Нынешнему поколению трудно понять, как шел процесс записи альбома «Black and Blue». Тогда не было еще цифровой аппаратуры, записывали на бобину, и если нужно было что-то убрать, в ход шли самые обыкновенные ножницы...

Но полгода работы с такими музыкантами, как Мик Джаггер, Кит Ричардс, Чарли Уоттс стали потрясающей школой...

- Вам в дальнейшем приходилось ставить звук на концертах Эллы Фитцджеральд, Диззи Гиллеспи, Каунта Бэйси... Какие впечатления остались от них?

- Это были прекрасные мастера, но больше всех меня впечатлил Дэвид Боуи. Мне было 14 лет, когда я стал его фанатом. И даже входил в фан-клуб Боуи, и это был единственный случай в моей жизни. Самое забавное, что мы тогда толком даже не знали — мужчина это или женщина....

И вот мы в «Mountain Studios» узнали, что Боуи должен работать на нашей студии. Очень хорошо помню момент нашего знакомства. Студия была еще закрыта, когда кто-то постучал в дверь.

- Можно, я зайду? — спросил незнакомый голос.

- Извините, — ответил я, — мы еще закрыты.

Незнакомец потоптался у двери еще некоторое время, а потом и говорит:

- Я — Дэвид Боуи.

Но потом мы очень подружились...

Ещё была такая история. Мы работали в студии, у меня как раз был день рождения, и в перерыве я всех позвал к себе отметить. Были там Фредди Меркьюри и Дэвид Боуи. На тот момент они еще были близко знакомы, но потом уединились и в этот вечер и ночь написали песню «Under Pressure».

Для справки. Вот что рассказывал о создании этой песни Фред Меркьюри: «Ничего не было запланировано. Боуи случайно оказался в Монтрё и заглянул к нам в студию... Мы начали с того, что дурачились с парой его и наших песен... У нас было несколько бутылок вина, и в этой тёплой атмосфере решили, почему бы нам не попробовать что-нибудь совершенно новое? Так и получилась Under Pressure. Я помню, как Дэвид посреди работы вставил: «Господи, эта вещичка раскололась, давайте ею займёмся!» Внезапно эта идея стала стоящим проектом. Мы сошлись на том, что лучше этим заняться, пока есть настроение, ведь если мы бросим всё и вернёмся в студию на следующий день, мы наверняка пойдём уже разными путями, не думая о главном. Итак, мы остались, и фактически это была 24-часовая сессия. Мы продолжали, пока не были преодолены все затруднения, связанные с написанием песни. И когда мы были твёрдо уверены, что всё в порядке, мы доработали её на следующий день».

Сингл «Under Pressure» был выпущен 9 июля 1981 года и имел огромный успех, попав на первое место в британских чартах. Эта песня звучит почти в 20 фильмах.

- Так что вас можно назвать «крестным отцом» этой знаменитой песни?

- Ну не совсем так... Порою ты просто оказываешься в нужном месте в нужное время.

Вот мы сейчас разговариваем, а я думаю: «Возможно, я в своей жизни много времени потерял зря, но с какими людьми мне повезло общаться и работать!»

- Мне запомнилась фраза из одного из ваших интервью, что качество звука имеет большое значение, но чувства — важнее. Почему вы так считаете?

- Дело в том, что музыка — это продукт творчества человека. И даже если человек сделает при исполнении какую-то маленькую ошибочку, это все равно придаст записи особенное звучание.

- Мне как-то довелось слышать рассказ, будто Святослав Рихтер во время записи допустил какую-то шероховатость. Но, когда ему предложили переписать, сказал: «Оставьте, как есть, так человечнее...»

- Ну сейчас при помощи компьютера можно сделать просто идеальный звук. Но он будет неживым, нечеловеческим.

У моего отца была близкая подруга, румынка по происхождению Клара Хаскил. Она часто бывала у нас дома, и для меня до сих пор является образцом музыканта — импровизатора и исполнителя. У Клары была абсолютно своя версия музыки. Но причина заключалась в том, что у нее был артрит, потому она играла практически ровными пальцами, отчего и возникал совершенно особый, неповторимый звук.

- Когда в вашу жизнь вошел цирк?

- Когда я был маленький, цирк очень часто приезжал к нам в городе Веве, где мы жили в Швейцарии, и папа всегда меня брал с собой. После спектакля очень часто папа приглашал цирковых актеров к нам домой, они приходили с обезьянами, крокодилами, какой-то русский, помню, пришел с медведем... Это меня, маленького, поражало: ты только что видел артистов в цирке, на манеже, а тут они приходят к тебе домой и оказываются обычными людьми. Да еще вокруг животные... Это было очень классно... Вот такими были мои самые первые впечатления о цирке.

- Сейчас во многих странах проходят протесты против использования в цирке животных. В Одессе тоже защитники животных иногда устраивают пикеты перед цирком. А как вы к этому относитесь?

- Я не раз слышал такие разговоры.

Но есть большая разница между тем, что было раньше и сейчас. Прежде, как правило, ехали в Африку, покупали там диких животных, привозили в цирк и помещали в условиях неволи. Но сейчас очень многие животные рождаются и растут в зоопарках, в цирках, так что этот вопрос уже не стоит так остро. По крайней мере, в цивилизованных цирках Европы для животных созданы хорошие условия содержания. Человеческие, даже можно сказать. С другой стороны, цирк с животными очень важен потому, что где еще ребёнок может увидеть слона или тигра? Я, например, тоже живого слона никогда в природе не видел, а только в цирке.

- Насколько реальный цирк отличается от того, который изображен в фильме вашего отца? Простите, но не смог удержаться от вопроса, связанного с Чарли Чаплиным...

- Я вас понимаю...

А что касается вашего вопроса, то, конечно, многое изменилось и меняется, но в целом фильм отца прекрасно отображает реальную картину цирковой жизни. Ведь цирк привлекает как раз живыми человеческими эмоциями.

- Раз уж вспомнили вашего отца, то расскажите о мюзикле «Улыбка», который вы создали в его честь.

- Да, я решил к 25-летию смерти отца при помощи мелодий, которые он сочинил, рассказать о его жизни. Сегодня далеко не все знают, что абсолютно все мелодии к своим фильмам отец написал сам, хотя и не знал нот. Мы это представление играли в Амстердаме — артисты балета, живой оркестр на сцене, экран и я, ведущий рассказ о том, что Чаплин с пяти лет начал выступать на сцене. В это время на сцену выходил маленький Чарли и запевал песенку о бедном мальчике из Лондона. Правда, мы всего два раза показали этот спектакль; очень дорогое удовольствие, к сожалению...

- А теперь я хочу рассказать вам одну историю.

В Одесском театре оперетты играл артист Михаил Водяной, знаменитый на весь бывший Советский Союз. Он очень любил фильмы Чаплина, причем особенно ему нравились «Огни рампы». Водяной очень хотел сыграть роль старого клоуна Кальверо, которого в фильме играл сам Чаплин. И одесский композитор Александр Красотов начал работать над мюзиклом по мотивам этого фильма. К сожалению, Водяной умер, и эта идея так и осталась нереализованной...

- Очень интересная история...

- А в заключение было бы странно, когда бы я не поинтересовался вашими впечатлениями от «Комедиады»...

- Фестиваль в Одессе — очень классная идея. Тут происходит много интересных событий, кроме концертов и конкурса. Мастер-классы, например. Здорово сидеть в жюри и смотреть на яркие номера. Вот только ставить оценки исполнителям — для меня очень сложно. Как и для других членов жюри.