Как обещала газета, делимся впечатлениями о премьере в Русском академическом театре — о музыкальном спектакле «Закат» по одноименной пьесе Исаака Бабеля.

ОБРЕЧЕН на успех: ясно даже вопреки тому стереотипу, что мюзикл-хит Александра Журбина трудно испортить. Эти мелодии широко на слуху, главным образом, благодаря фильму «Биндюжник и Король» Владимира Аленикова, снятому в 1989 году. Спектакль на год старше фильма: вот интересно, постановщик Виктор Стрижов, действуя в ареале отдельно взятой Одессы, помышлял ли о всенародной «хитовости»?

Тот «Закат» тридцатилетней давности был достойный «массовочный» спектакль, запоминающийся яркими актерскими работами и тем, что артисты отлично поют и пляшут. Нынешний постановщик Елена Пушкина сперва задекларировала реконструкцию постановки В. Стрижова, затем объявила о привнесениях, о смещении акцентов, спровоцированном событиями истекшего тридцатилетия.

Насколько в итоге получилась именно «реконструкция» и в чем выявлена уже собственная индивидуальная воля, теперь судить трудно; разве что нынешний вариант не выглядит многолюдно-танцевальным. Налицо, однако, результат: опирающееся на крепкий и не устаревший первоначальный каркас действо получилось очень выразительным. Оно многослойно по считываемым смыслам — и даже, возможно, говорит очень многое сверх субъективных намерений режиссера (см. беседу с Еленой Пушкиной в номере «ВО» от 14.12.2017 г.). А когда произведение выходит за рамки замысла и начинает продуцировать собственные, автором не предусмотренные, смыслы, это и есть творческая удача.

Поэтому всё, что я скажу далее, является не моими размышлениями о пьесе Бабеля и ее сценическом воплощении, но исключительно мыслями, вычитанными непосредственно в спектакле. Так, словно и никакого Бабеля я отродясь не читала.

Отмечу по ходу, что не устарела и сценография Михаила Ивницкого, воссозданная художником Русского театра Игорем Брылем: многозначная декорация-трансформер, функциональная, лаконичная, образная.

...Итак, семья ломового извозчика Менделя Крика, как всякая несчастливая семья, несчастлива по-своему. Глава — тиран-беспредельщик, полагающий, что не просто почтительность, но трепет домашних пред ликом земного Отца в порядке вещей от сотворения мира. Мудрость же нашего патриарха (Мендель Крик — нар. арт. Украины Олег Школьник) состоит в том, что он на своей шкуре постиг соломоново «суета сует, всё суета»: мощный муж-производитель строил дом, растил детей, и созидал не щадя сил, и гулял безоглядно, как положено вольному человеку... а на поверку всё свелось к маршруту «от обжорки к сортиру и от сортира к обжорке». Мендель, человечище, взыскующий смысла бытия, не может смириться со своей человеческой малостью «праха земного». Отсюда его тиранство над близкими: посыл заявить своеволие во что бы то ни стало. Если вглядеться глубже, Мендель — из породы богоборцев: конечная инстанция его претензий — не от мира сего.

Яблочки от яблони: сыновья Менделя — такие же бунтари. В отдельно взятом семействе воплощена устойчивая социальная модель: авторитаризм порождает мятежную вольницу, а та в свою очередь чревата тиранией. Круговорот беспредела — права силы, меняющего личину. Бунтарь — онтологически несвободен, ибо пленник страстей и влечений. И вот сыночки: Беня Крик (засл. арт. Украины Сергей Поляков) — своевольный предводитель-диктатор воров и рэкетиров; Левка Крик (Егор Карельский) по прозвищу «Кацап» решительно рвет с заветами еврейских предков и, говоря современным языком, вступает на путь глобализации: ассимилируется, с гордостью встраивается в этнически и религиозно чуждую матрицу и, о ужас, начинает закусывать некошерными раками.

Сия подробность свидетельствует: беды в доме Криков происходят не в форме высокой трагедии, но в трагикомической, гротескно-карнавальной форме. Даже многотерпеливица Нехама (Ирина Токарчук), мать буйной семейки, ее достойна: голыми руками не возьмешь, не запугаешь — отбреет.

А драма в семействе на данный момент заверчена такая: Беня решил ограбить богача Боярского(засл. арт. Украины Михаил Дроботов; Альберт Каспарянц), о чем жертве и сообщил, но тот, не будь дурак, решил посвататься к сестре рэкетира, засидевшейся в девках Двойре (Анна Моргунова), которая потому засиделась, что папаша Крик зажилил приданое. А зажилил потому, что тратит семейный бюджет на обольстительную «интересантку» Марусечку (Юлия Амелькина): Менделя разразил возрастной кризис, и, как истый бунтарь, уж Мендель самому себе докажет, что он еще ого-го, — он Времени бросит вызов...

«ВРЕМЯ ИДЕТ — времени дорогу!» — поют в спектакле развеселые рэкетиры с Молдаванки. В этой песенке — пафос спектакля. Да, мы застали семью Крика в момент кризиса: старения — у главы семейства, кризиса традиционных ценностей у его сыновей, — ну, и толку, что ты всю жизнь вкалывал, как твои ломовые лошади, если можно вот так: «ночь на стрёме, а власть в кобуре» (тексты песен — Асара Эппеля)...

«Перемен! Мы хотим перемен!». И не суть важно, что перемены — не всегда к лучшему, что идущее на смену «новое» не синоним «правильного». И что следовало бы всякий раз уточнять: если «лучше», то кому именно лучше, а если «плохо», то кому плохо. Да и вообще — применимы ли к социальным процессам категории «хорошо» и «плохо»? В семействе Криков все эти вопросы отражены, как океан в капельке соленой воды. Но в том и парадокс, что самоощущение членов этой семьи — самоощущение личностей, субъектов, наделенных волей. Таковыми их создал Бог... чтобы они Ему же бросили вызов. Опосредованный вызов: поступками, в основе которых — своеволие.

А раз своеволие, то сила силу ломит. И когда беспредельщик-папаша наконец получает наганом по голове от потерявшего терпение беспредельщика-сына... ну, всё, конец света, готовы сказать мы: куда же катится этот мир, в котором так брутально прервана «связь времен»?

Катится — или идет по предначертанию? Это проясняет мудрый ребе Арье-Лейб (Сергей Юрков). Не прямо отвечает — так, намеком, вспомянув царя Давида, влюбленного в Вирсавию.

Намек же в сказке такой. Был один юный беспредельщик. Достал его родной папаша своей тиранией донельзя. И сын взбунтовался, гражданскую войну против бати затеял. Звали этого отморозка Авессалом, и был он сыном царя Давида, и было дело три тысячи лет назад.

...Матерый и ветшающий Мендель яростно лупит сына Левку ногами ниже пояса. Сорвавшаяся с привязи обычаев инстинктивная зависть отжившего — к грядущему, ветхости — к новизне, старости — к юности: «пресечь на корню». Тут-то и подоспела рукоять нагана Бени. Не хочешь устраниться — устранят. Время рабрасывать, время собирать; время жить, время умирать. И мораль тут ни при чем. И Марусечка уйдет с Левкой: интересы интересами, но естество требует своего.

В ЭПОХУ Криков основы таки рухнули: тектонический разлом силы всепланетной, Атлантида пошла на дно... сиречь Империя. Но вместо нее, как известно, возникло новое: вы же хотели перемен — вот вам ландшафт. А потом и он переменился, причем тряхнуло неслабо.

Сцена из спектакля: свадьбаСцена из спектакля: свадьба

«Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить...», — кому только не приписывают эту фразу, но вообще-то она из романа Курта Воннегута. В религиозных терминах это зовется смирением. Смирения начисто лишены представители рода Криков.

Однако как трудно бывает сохранить себя в катастрофическом режиме перемен: возрастных, социальных. Тонка грань между достоинством приятия неизбежности и вульгарным умением держать нос по ветру.

...Они-то и выживут — Господня пшеница, клонящаяся по ветру и безжалостно сжинаемая, сжигаемая в свой срок: вот эти певуньи Марусечки, не морочащие себя смыслами; эти клиенты обжорок, плодящийся планктон: рассудительный жлобоватый Никифор (засл. арт. Украины Борис Смирнов), веселый хитрован Иван Пятирубель (засл. арт. Украины Анатолий Антонюк), втируша Евдокия Потаповна Холоденко (очень смачно, гротескно сыгранная заслуженной артисткой Украины Татьяной Опариной), развязный кабатчик Рябцов (Дмитрий Жильченко), бандерша Любка Козак (Елена Ященко) и прочие, и прочие. Прачки, рыбачки, извозчики, грузчики, честные контрабандисты и налетчики. Имя им — народ. Другого у нас для вас нет. Народ как таковой бессмертен... по крайней мере, до конца света.

Сыграно это отменно. Мысль читается — подспудно, не умозрительно; а выглядит всё весело, озорно, колоритно. Сыграно со вкусом: гротеск не зашкаливает в карикатуру, нет набивших оскомину «одессизмов».

Кульминация спектакля — свадьба Двойры и мосье Боярского. Оптимистическая кульминация: свадьба — надежда, это продолжение рода, а для чего и какой в нем смысл — Двойра, хвала Создателю, тоже не заморачивается. И тут история Криков принимает отчетливые очертания притчи. Притчевую мораль открытым текстом высказывает ироничный ребе, нищий мудрец Бен Зхарья (засл. арт. Украины Юрий Невгамонный; Ицхак Авербух). «Но Бог имеет городовых на каждой улице, — говорит ребе, — и Мендель Крик имел сынов в своем доме. Городовые приходят и делают порядок».

Вседержитель отменяет гордецов руками их детей. Мендель Крик, не желавший смириться с переменами, брутально бросающий вызов Времени, упразднен при жизни: бушует и пляшет свадьба, а он остается один, словно выброшенная вещь. Даже не отвергнутый — естественно и не со зла не замечаемый: людьми.

Предстоящий — Богу.