Молодая актриса и режиссер Юлия Амелькина создана для того, чтобы блистать на красных дорожках кинофестивалей, увлекать сюжетом телесериала, заставлять театральную публику смеяться и плакать. И ведь она в самом начале пути…

Визитка Юлия Амелькина родилась 30 мая 1991 года. В 2012 году окончила Днепропетровский театрально-художественный колледж. В 2019-м — Киевский национальный университет имени И. Карпенко-Карого, факультет режиссуры драматического театра. Среди театральных работ Юлии этапными стали Нина Заречная в чеховской «Чайке», Надя — «Рецепт любви» («Который из трех?» по Чехову), Эдит Пиаф в мюзикле «Эдит Пиаф. Жизнь в кредит», Елизавета Муромская в «Барышне-крестьянке» по Пушкину, Марусечка в «Закате» по Бабелю. Работает актрисой в Одесском академическом русском драматическом театре, хотя был перерыв на работу в Одесском академическом украинском музыкально-драматическом театре имени В. Василько. С 2015 года — в Одесском Театре «На Чайной», играла Натали в спектакле «Натали» по Бунину, там же как режиссер поставила спектакль «Наш городок» по Торнтону Уайлдеру.. С 2014 года начала сниматься в кино. Сыграла в фильмах и сериалах «Сын за отца» (Карина), «Курортная полиция» (Лиза), «Роковая песня» (Вера Самойлова), «Кольцо с рубином» (Каролина), «Было у отца два сына» (Люба), «Судьба обмену не подлежит» (Галя), «Дочки-матери» (Лиза), «Райское место» (Светлана), «Взойдет рассвет» (Вика), «Все еще будет» (Лена), «Принцесса-лягушка» (Екатерина).

- Дорогая Юлия, всегда интересно, как прекрасная актриса и режиссер приходит к выбору профессии.

- Я родилась в маленьком провинциальном городке Синельниково Днепропетровской области. Городок маленький, и в то же время — это один из самых больших железнодорожных узлов, он славится тем, что все, кто живет в Украине или соседних странах, проезжали мимо. Я в театре не была никогда в своем детстве, со школой на какие-то сказки нас возили в Днепропетровск. Но я это слабо помню. У меня не было никакого романтического впечатления, я не мечтала стать актрисой. В детстве я не смогла попасть в музыкальную школу, хотя меня брали туда, но по семейным обстоятельствам этого не случилось. Увлекалась тем же, что и все обычные дети, единственное, что мне нравилось из творческих занятий, это «вести погоду». Знаете, как раньше было: появляется на экране эффектная ведущая…

- «Я Руслана Пысанка!»

- Да, и слева выплывает окошко с количеством градусов, вот это меня забавляло. У нас был ковер на стене, я становилась на его фоне, и «вела погоду». На ковре были рисунки кругами, говорю: «Погода на севере» — и показываю на круг справа, мне это казалось очень интересным. Какая-то магия в этом была. Как все детки, я наряжалась, заставляла бабушку слушать мои песни. Когда мне исполнилось тринадцать лет, школьная педагог-организатор Жанна Васильевна Пасичник, которая собиралась уходить из школы в Центр детского творчества, предложила девчонкам нашего класса заниматься танцами. Она педагог по образованию и очень увлекалась в детстве танцами и нам это прививала. Много занималась внешкольной работой, КВНы организовывала, ребята играли, номера всякие делали. Вот она и предложила девочкам начать с физической нагрузки, чтобы понять, как дальше с этим быть. И постепенно мы выросли в коллектив вокально-танцевальный. Жанна Васильевна серьезно занялась профессией руководителя кружка, прошла все аккредитации, теперь в Синельниково есть такой замечательный коллектив, который кружком уже сложно назвать, потому что там уже более ста человек, а начинали мы с тринадцати.

Некоторые девчонки из нашего кружка пошли в хореографические высшие учебные заведения, в актерские вузы. Мы защищали честь города на конкурсах, концертная деятельность у нас была сумасшедшая… Один преподаватель в театральном институте говорил, что самое важное – пробудить стремление к творчеству. Вот Жанна Васильевна с такой любовью и самоотдачей это делала и, слава Богу, продолжает делать. Она буквально кайфовала от этого, и само по себе было необычным, что можно что-то делать и так от этого кайфовать. Когда ты растешь в среде обычных простых людей и понимаешь: есть что-то, чем можно не просто заниматься, а получать от этого удовольствие и становиться счастливее, это самое главное. Я становилась счастливой не потому, что мне нравилось выступать – мне нравилось, когда мы сидели и шили костюмчики, блесточки нашивали и перешивали…

Только тогда, когда я поступила в театральный институт, я поняла, что такое выходить на сцену как отдельное явление. Для меня это было настолько частью чего-то коллективного, что о себе не думала. Уже учась, стала понимать, что такое самолюбование, что есть актеры, которые занимаются не партнером, а собой… Настолько, казалось бы, простой кружок научил меня видеть самое важное в процессе, больше того, что мы показываем зрителю. А реакция зрителя – это реакция на все, что ты делал, на вот эти бусики, на вот эти блесточки, ниточки, костюмчики, на весь этот долгий процесс, на часть твоей жизни… За это я, конечно, безумно благодарна Жанне Васильевне, и не только я, нас очень много у нее было.

На первом курсе я вообще, как выяснилось, не понимала, что такое театр. И сейчас, наверное, до конца не понимаю…

- Этого никто до конца не понимает…

- Я не бывала в театрах, я не видела спектаклей даже по Интернету, которого у меня не было, я не знала актеров, а если запоминала их визуально, то не знала имен.

- Расскажу, как это было в моем детстве. Не выходя из дома, по вечерам у телевизора можно было вместе с бабушкой и дедушкой увидеть новейшие постановки МХАТа, театра Моссовета, и даже трансляции опер из Ла Скала. А «Кавказский меловой круг» по Брехту в постановке Стуруа? Но теперь же на детей с телеэкрана несется только попса!

- Теперь есть Интернет…

- Да кто же там это ищет? А у вас даже Интернета не было.

- Если б он был, я бы искала… Что такое МХАТ, я узнала уже в колледже, читая «Мою жизнь в искусстве» Станиславского. С другой стороны, информационный вакуум подстегивает фантазию. Есть в этом какая-то доля романтики. Ты себе фантазируешь, а потом вдруг понимаешь: «Я это именно так себе и представляла!». Смотреть спектакли я начала уже в университете, проверяя свои ощущения. А спектакли в записи – только на третьем курсе, когда появился доступ к Интернету, я тогда уже понимала, зачем я это смотрю. Смотрю – и уже не просто впечатляюсь, а подмечаю: вот это хорошо сделано в профессиональном плане, а это не очень… С другой стороны, если ты вырос в маленькой глухой деревне или городке, и вдруг тебе показывают какой-нибудь спектакль Мейерхольда, это было бы что-то чужое, даже не понравилось бы: «Что за ужас? Люди ходят и говорят – зачем они это делают?». Для меня то, как все сложилось, стало самым счастливым развитием событий, какое только могло быть.

Когда я впервые посмотрела в Театре «На Чайной» постановку Оли Кондратьевой по Брехту, ее дипломный спектакль, у меня было ощущение: нравится, но не понимаю.

Синдромом отличницы я не обзавелась, не особо переживала из-за отметок. Важнее, чтобы нравилось то, что я делаю. Особенно первые полгода я усердно читала, уходила позже всех, переписывала конспекты, и так увлекалась, что не замечала, который час. Это дало какой-то свой росточек правильный, потому что чувства на сцене должны подкрепляться опытом, знаниями, впечатлениями, и тогда ты уже можешь достаточно объективную для себя оценку сделать какого-то впечатления.

Я старалась свою роль разобрать досконально, понять героиню как человека, вплоть до того, что пыталась поставить ему диагноз психического расстройства. Мастер моего курса, заслуженный артист РСФСР Константин Михайлович Дубинин любил говорить: «Ребята, театр – это не про психологически здоровых людей! Если бы они были психологически здоровы, они бы не думали о театре, они бы вели обычную жизнь». Вот взять «Дядю Ваню» и упростить ситуацию: почему Соня не подойдет к Астрову и прямо не скажет, что она его любит? Это было бы поступком здорового человека… Без попыток анализа можно утонуть в эмоциях, не замечая уже ни краев, ни берегов, воображая, будто делаешь что-то гениальное, а на самом деле…

- Вы покинули русский театр на пике зрительского внимания, сыграв Эдит Пиаф в мюзикле, и перешли в украинский театр, где играли тоже убедительно. Снова вернулись в русскую драму. А трудно ли было переходить с одного языка на другой? Все-таки совершенно другая орфоэпия…

- Я ведь училась на украинском языке. Первые два года моего актерского образования прошли именно так. Мне помогло еще, что я пою, что в моей семье всю жизнь говорили на двух языках. По папиной линии у меня все -русские, по маминой – украинцы. Суржика как такового дома не было, либо так, либо так. Когда у меня был полугодичный сериальный проект на украинском языке, в какой-то момент мне стало легко, стала думать даже по-украински, словарный запас увеличился, появилась свобода, когда ты не говоришь текст, а передаешь мысль.

Я переходила из театра в театр по каким-то бытовым причинам, мне дороги оба коллектива на самом деле.

- А что для вас Театр «На Чайной»?

- Это место, где ты можешь заразить других людей или сам заразиться какой-то идеей, и дальше вы можете вместе вот эти бусики и блесточки пришивать! Это место, где ты можешь репетировать в удобное для себя время, даже ночью, жертвуя сном, потому что это приносит тебе счастье. Это как в храм сходить.

- Рыдала в финале вашего спектакля «Наш городок», вы это видели, так что о впечатлении не буду распространяться, спрошу вот о чем: а у вас был свой помощник режиссера?

- У меня был самый главный помощник, мой преподаватель, который в течение четырех лет объяснял мне, что такое структура театра. Только зная эту структуру, можно ее нарушать. На тот момент было много обстоятельств, которые мешали работе над спектаклем: и ремонты, и переезды, и какие-то личные невзгоды, и учеба, и работа... Но я настолько осознавала, чего хочу, настолько была в этом уверена! Мы же в театре многое делаем своими руками, помню, стоим с Сашей Онищенко, директором нашим, на лесах, красим стены, я сморю сверху на эту сцену и понимаю: эта пьеса должна быть поставлена в этом пространстве. И спрашиваю: «Саша, можно, я начну что-то здесь пробовать? – Да, пожалуйста». Если вы хотите спросить, курировал ли кто-то мою работу — нет. Я никому не показывала рабочий вариант, даже преподавателю. Он, к сожалению, не смог приехать на премьеру, смотрел в записи.

- Какую отметку поставил?

- «Отлично»!

- В русском театре к концу сезона вы параллельно подготовили две главные роли, две премьеры: Катарина в «Укрощении строптивых» и Анна в «Жене на бис». Очень разноплановые, яркие характеры, что можете сказать о работе в этих спектаклях?

- Работа над ролью Катарины познакомила меня с человеческой природой, это подарок, когда актерский труд помогает увидеть человека. Знаю, что Олег Львович Школьник писал эту пьесу как подарок театру, подарок случился, и я видела феерическое счастье в глазах зрителей. В процессе подготовки «Жены на бис» у нас собралось сборище (очень люблю это слово) приятных людей, режиссер Павел Урсул сумел нас всех убедить в своей правоте. Ты задаешь вопросы, а он отвечает: «Да, так может быть, но надо так-то и так-то по таким-то причинам». И возникает чувство, будто мы все под одной крышей. Шутили после «Жены на бис», что ничего мы не умеем!

- Вам сложнее других, приходится играть женщину, полюбившую двоих мужчин!

- Даже не в мужчинах дело, а вот как это сыграть… Но самое главное в этих двух премьерах, что они стали радостью для зрителя, и ты испытываешь свое маленькое актерское тщеславие, все-таки каждый в зале испытал за время спектакля какое-то новое чувство, это ценно. Люди улыбаются, и в этом есть доля моей заслуги – здорово!