В начале мая Одесский национальный университет имени И. И. Мечникова (быв. Новороссийский) отметит свое 155-летие. В преддверии этого события мы начинаем серию публикаций об ученых, преподавателях и воспитанниках старейшего высшего учебного заведения нашего города.

Герой первой публикации — выдающийся историк Петр Осипович КАРЫШКОВСКИЙ.

Для справки.

Пётр Осипович Карышковский-Икар (12 марта 1921, Одесса — 6 марта 1988, там же) — украинский советский историк, нумизмат, исследователь греческой и латинской эпиграфики Северного Причерноморья, византинист, учёный-энциклопедист. Доктор исторических наук, профессор.

В 1939 г. поступил на исторический факультет Одесского университета, который окончил в 1945 г. В РККА не служил, будучи снят с учёта по зрению. С 1963 г. и до последних дней заведовал кафедрой истории древнего мира и средних веков Одесского университета. Член-корреспондент Германского археологического института, Американского нумизматического общества, стоял у истоков возрождения Одесского археологического общества.

В 1951 году защитил кандидатскую диссертацию «Политические взаимоотношения Византии, Болгарии и Руси в 967–971 гг.». В 1969 году защитил в университете докторскую диссертацию «Монетное дело и денежное обращение Ольвии (VI в. до н. э. — IV в. н. э.)

В Одесском государственном университете читал различные курсы лекций, чаще всего историю Древней Греции и Рима. Обширные знания и эрудиция позволили ему в разные годы вести лекции на историческом факультете по шести историческим курсам, по шести специальным дисциплинам и разработать немало спецкурсов по древней и средневековой истории, курс «Введение в специальность» по нумизматике и другие. В совершенстве владел несколькими языками: английским, немецким, итальянским, румынским, польским, чешским, болгарским, сербским, латинским и древнегреческим.

В июле — августе 1969 года я переводился с заочного на стационарное отделение исторического факультета Одесского тогда еще государственного университета им. И. И. Мечникова. Необходимо было до 1 сентября ликвидировать академическую разницу по некоторым предметам. Методистка Вера Ефимовна выдала мне направление и с прохладцей сказала: «Очень сомневаюсь, что вы их найдете. И вообще, кому нужен этот гембель летом, в такую жару, когда все люди на пляжах... Ну попробуйте, может, Петр Осипович дома. Запишите адрес».

Ее реплика отправляла меня в свободное плавание на поиск преподавателей, и первым, к кому я отправился, получив адрес (телефонов тогда не давали), был Петр Осипович Карышковский, или «ПэО», как все его называли.

Жил «ПэО» на проспекте Шевченко, недалеко от университетского общежития №4. Подойдя к двери квартиры и услышав голоса за ней, я нажал кнопку звонка. Голоса прекратились, но дверь мне никто не спешил открывать. Тогда я нажал кнопку еще несколько раз. Подождал минут пять, но к двери никто не шел! Меня начала охватывать паника. Ведь я утром приехал из родной Доманёвки Николаевской области с таким расчетом, что до 16.00, а точнее, до 15.00 (чтобы успеть доехать до автовокзала) я сдам экзамен и уеду домой. Иначе предстояла неприятная процедура поиска ночлега...

— Что же делать?! Что же делать?! — застучало в голове. Но делать было нечего и, вдохнув побольше воздуха, вновь вдавил кнопку звонка. Сколько раз палец нажимал этот спусковой крючок отчаяния — не помню, но все же дверь открылась! Передо мной стоял парнишка в белых джинсах, перебирая в руках связку ключей, явно собираясь уйти по делам.

— А Петр Осипович дома? — спросил я.

— Его нет. Он будет позже, — ответил парнишка, и вдруг, подмигнув мне, кивнул головой, чтобы я шел за ним.

Мы спустились вниз, пошли вдоль дома вправо, присели на скамейку.

Я сын Петра Осиповича. Меня зовут Рома, — слегка картавя, сказал он. — Папа дома, но ему позвонила Вера Ефимовна и сказала, что придет студент. Папа очень ругался, кричал, что ему не дают спокойно отдохнуть и посылал всех к черту. Это у него бывает, но быстро проходит. Попробуйте через полчасика опять позвонить.

Рома ушел. Выждав тридцать минут, я позвонил. На этот раз за дверью раздались шаги, и она распахнулась быстрее, чем я ожидал.

— Меня нет, я улетел, я уехал, я умер! — прокричал ПэО и захлопнул дверь.

Минут через десять я позвонил вновь. Теперь шагов не было. Возможно, он стоял у двери и наблюдал за мной в глазок? Во всяком случае дверь открылась мгновенно.

— Какого черта?! Я что, неясно сказал?! Вы хотите, чтобы я спустил вас с лестницы?! — прогрохотал ПэО и хрястнул дверью перед моим носом...

— Эх, была — не была! — входя в раж, подумал я и снова нажал кнопку. Дверь открылась. А чтобы она не закрылась, тотчас поставил за порог ногу.

— Ну, наглец! На мою территорию! Я тебя проучу! — изумленно вскричал он и больно ударил ногой под мое колено.

Да мне уехать сегодня надо! — заорал я и совершенно автоматически ответил ударом своей ноги под его колено. (Надо отметить, что у меня был первый разряд по гандболу, и автоматически отвечать на удары и толчки в зоне противника нас хорошо обучали). Реакция ПэО была сколь мгновенной, столь и неожиданной. Подпрыгнув на одной ноге и кривясь от боли, он процедил сквозь зубы уже вполне примирительно: «Ну, б..., достал. Проходи на кухню». Я прошел. Не успел осмотреться, как в кухню вошел ПэО, уже одетый для выхода в город.

— Тебе когда надо уезжать? — спросил он, как ни в чем не бывало.

— В четыре, то есть, в шестнадцать, — ответил я.

— Ну, так мы успеем! Приходи через два часа в археологический музей. А пока — брысь отсюда!

Счастливый, пробормотав «спасибо», я пулей вылетел на улицу и пешком, почти бегом, пришел к музею. Решил присесть на скамейку рядом с Пушкиным на Приморском бульваре и немного почитать «Историю Древней Греции». Но греки почему-то не лезли в голову. Мысли все время крутились вокруг эпизода у двери. Тогда я впервые понял, что ПэО — человек неординарный, способный на сногсшибательные поступки, взрывной, отходчивый и на самом деле добрый.

Зайдя в музей, я сказал, что мне надо сдавать экзамен Карышковскому. Меня пропустили и провели. В комнате было еще несколько мужчин и женщин, живо обсуждавших какие-то археологические новости. Петр Осипович взял направление, надиктовал вопросы и вместе с коллегами удалился, оставив меня одного. Добросовестно переписав из учебника все, что мог, я стал ждать его возвращения. Стрелки часов неумолимо двигались к пятнадцати. Тревога нарастала. Ведь до шестнадцати надо было еще добраться до автовокзала, взять билет. Было двадцать минут четвертого, когда компания с шумом и гамом ввалилась в комнату. ПэО вначале с недоумением посмотрел на меня, затем схватился за голову:

— О, Боже! Ты же опоздаешь! Давай зачетку! Четыре балла хватит?

— Хватит!

— Ну, будь здоров. А ты откуда?

— Из Доманёвки.

— Пламенный привет славному местечку Думанёвка! Известное селение.

Именно так — «Думанёвка», почему-то всегда говорил ПэО при наших дальнейших встречах. Его нельзя было заподозрить в отсутствии памяти на названия населенных пунктов или слабой лингвистической памяти — он знал много языков, лекции читал без бумажки, заложив руки за спину и прохаживаясь по аудитории, при этом сыпя десятками названий, имен, дат. Но почему, встречая меня, он всегда восклицал: «О, привет, Думанёвка!»? Что-то личное, как теперь я понимаю, было для него в названии моего поселка. Для всех — Доманёвка. Для него — Думанёвка. Что?

Первого сентября 1969 года перед первой парой я стоял возле аудитории. Она располагалась на Преображенской, тогда Советской Армии, в здании, где сейчас находится научная библиотека ОНУ им. И. И. Мечникова. В деканате мне сказали, чтобы я подождал кого-то, кто представит меня моим новым сокурсникам. Время от времени мы встречались взглядами с симпатичной девушкой в очках, с гладко зачесанными волосами темно-коричневого цвета, выше среднего женского роста, которая, как и я, стояла с другой стороны двери. Аудитория уже заполнилась. Ни преподавателя, ни представителя деканата не было. Девушка прошлась в сторону лестницы, ведущей на второй этаж от деканата, который был на первом, посмотрела вниз, затем быстрыми шагами подошла ко мне и сказала:

— Привет! Ты что, тоже сюда?

— Да, вот жду, что кто-то представит.

— Да ну их. Давай будем заходить, а то мест уже не будет. Меня зовут Алла.

— Меня — Валера.

Так я познакомился с Аллой Долей, и началась наша многолетняя дружба. Надо сказать, что в моей жизни было десятка три женщин-друзей. То есть, между нами не было никаких любовных или сексуальных отношений даже на ранних стадиях. Может быть, отсутствие малейших намеков на интим и делало нашу дружбу прочной, а тайны, которые мы доверяли друг другу, не всегда откроешь подруге или другу одного с тобой пола.

Судьба Аллы сложилась так, что, если мне не изменяет память, она близко сошлась с ПэО в 1973-1974 годах, работая после окончания истфака лаборантом на кафедре истории СССР. На эти же годы приходится начало моих появлений в обществе, вращавшемся на орбите Личности и Ученого мирового масштаба, каковым на самом деле являлся Петр Осипович.

Людей, стремившихся быть поближе к нему, я видел легион. Подавляющее большинство из них чего-то от него хотели. Внешние данные, широкая натура, харизма, энциклопедические знания, ораторский дар могучей силой притяжения вовлекали в бесконечный круговорот вокруг звезды под названием «ПэО» множество сателлитов.

Многие набивались в друзья. Но, если бы меня сегодня спросили, кого считал своим другом ПэО, то с определенной долей уверенности я мог бы назвать только одного человека — Эдуарда Антоновича Ашрафяна. Да и то, наверное, потому что работал с ним на одной кафедре в институте связи имени Попова, дружил с этим замечательным человеком и мог судить об их взаимоотношениях не только со слов Ашрафяна, но и наблюдая воочию. Возможно, были и другие друзья, но я их просто не знаю.

Что касается лично меня, то свой статус в окружении ПэО я бы определил как «друг семьи». О, то был высокий статус! В числе «избранных» я присутствовал на свадьбе Аллы и Петра Осиповича, еще до свадьбы часто бывал во многих компаниях «с ограниченным доступом», в ресторанах, на дачах. После свадьбы их хлебосольные квартиры всегда, в любое время суток, были открыты для меня, с ночлегом в придачу и всем имеющимся в запасе спиртным.

Сумма многолетних впечатлений, а теперь уже и значительный отрезок времени, необходимый, как мы, историки, понимаем, для их кристаллизации в некую истину, дает право сформулировать мое сугубо индивидуальное видение феномена профессора Петра Карышковского.

Если он и не был гением в обычном представлении, то гениальным трудоголиком был точно. Некоторые из одесситов еще, наверное, помнят высокого, седеющего мужчину в очках, внешне чуть смахивающего на Сергея Михалкова, быстро и широко шагающего по Дерибасовской и увлеченно, с эмоциями... читающего книжку. Чаще всего — научную. Полагаю, именно наука была сферой его абсолютных приоритетов, а занятие наукой — предельно естественной формой существования. Наука для него была тем, чем раковина для улитки. Невидимая для простых смертных раковина. В этой связи классическим примером служит следующая ситуация.

Я прихожу к ним в гости с бутылкой. ПэО сидит за столом и быстро пишет что-то на обратной стороне каталожной карточки. Он одет в теплую клетчатую рубаху на выпуск, джинсы. Маленькая черная шапочка на голове, под которой он прячет мешающие работе длинные волосы, и домашние туфли дополняют картину.

— А, Варзик! Что ты нам принес? Наверное, свой любимый «биомицин»? Так ты его и будешь пить. У нас есть кое-что получше. Алла! Дай ему фужер и что-нибудь загрызть, а нам рюмки.

После этих слов ПэО освобождает часть стола от карточек, рукописей, книг, осторожно отодвигая их на свою сторону. У освободившейся стороны пристраиваемся мы с Аллой, точнее, я, потому, что она бегает на кухню и обратно, между «рейсами» пригубливая из своей рюмки.

Я располагаюсь надолго. Курю, говорю, ем, пью. ПэО поддерживает компанию по всем позициям, кроме «курю» и при этом продолжает... интенсивно работать, периодически вскакивая из-за стола, чтобы взобраться по лестнице под высоченный потолок за очередной книжкой с полок, ломящихся от груза сотен томов в старинных переплетах. Иногда, очевидно, когда необходимо зафиксировать какой-то очень важный вывод, а наши разговоры все-таки отвлекают его, он подымается на пару ступенек лестницы, стоящей в виде буквы «А», садится на ступеньку выше и на колене, свысока поглядывая сквозь нас, быстро что-то пишет. Затем, широко улыбаясь, спускается со своей «заоблачности» и говорит:

— Варзик! Тебя надо уволить. У меня пустая рюмка! А я как раз закончил статью. За это и выпьем!

Жизнь подарила мне счастье общения со многими выдающимися личностями. Ныне покойный друг Славик Шамко шутил: «Знаешь, старик, складывается впечатление, что в самый решающий момент ты находишься под кроватью всех знаменитостей...». Пишу об этом для того, чтобы читатель хотя бы на слово поверил: Петра Осиповича мне есть с кем сравнивать. Так вот, по уму, образованности, интеллекту, трудоспособности, как в сумме, так и отдельно, я не встречал ему равных. Эпизод, приведенный выше, свидетельствует о наличии у него главного качества настоящих Гениев — умения заниматься разноплановыми делами одновременно. Тут вполне уместно вспомнить о Цезаре, Наполеоне. Но если те по своему поведению и «самости» были никак не меньше небожителей, то ПэО поражал своей простотой, естественностью, «встроенностью» в коллективы и мероприятия любого уровня — от компании в студенческом общежитии до посиделок «аксакалов» ВАКа. Может быть, в умении соединить в себе вещи на первый взгляд несовместимые, тоже проявляется гениальность? Верю, что это так.