В один из солнечных дней золотой одесской осени решили с семьёй поехать и убрать на могиле родителей. Пока трудились, мимо проехал на велосипеде пожилой мужчина. Остановился невдалеке и стал, обращаясь к нам, рассказывать о том, что знал моего отца — Ивана Петровича Гайдаенко. У него даже дома книга писателя есть с дарственной надписью. Я поблагодарила одессита за память. Тут бы мне остановиться, но я продолжила свою мысль, которая всегда со мной, когда прихожу навестить своих на Втором Христианском.

— Сколько достойных людей ушло — созидателей, творцов, целая эпоха. Как мало в нашей сегодняшней жизни мы говорим о них и знаем.

— Ну, как сказать, — протянул в ответ мой новый знакомый. — Я работал водителем в райисполкоме и много чего видел из-за «кулис». Воры — эти коммунисты. Воровали по-чёрному. Ничего хорошего мы не видели при них.

Конечно, я не ожидала такого разворота: здесь, на кладбище, так безапелляционно, огульно, всех под одну гребёнку. Я возразила:

— А сейчас не воруют? Или мы достигли больших успехов, и жизнь наша стала краше?

— Да. Я так считаю — жить стало лучше. По сравнению с той прежней страной, в независимой Украине стало жить свободней.

Видя угрозу далеко идущей дискуссии на аллее кладбища, где прах наших предков взывает к тишине и скорби, и поняв немиролюбивый настрой собеседника, я остановила спор. Доказывать что-либо человеку с зашоренными глазами и совершенно не слышащему тебя — дело гиблое.

Но его непоколебимая уверенность в правильности беспощадной характеристики того времени меня поразила. Хотелось отключиться от этих мыслей, а они, как назойливая осенняя муха, догоняли меня повсюду.

Я пыталась объективно рассуждать о тех жутких моментах в истории Советской власти, в которых её сегодня упрекают: и о голоде 30-х годов, и о репрессиях, и о трудной жизни крестьян на селе, и о «железном занавесе», и о гонениях на церковь. Но всё время возвращалась к моему собеседнику с вопросом: разве не вы и все те, кто корит СССР в этих занозах, были членами этого общества строителей коммунизма? Не поверю, что вы не пользовались социальными благами социализма, которыми славился Советский Союз.

И вы, и ваши близкие, наверное, начинали своё детство с бесплатных садиков и школ, может, и высшее образование бесплатно получили! Хоть раз, да обращались к действительно бесплатной советской медицине. Уверена, что за свою долгую жизнь, работая в райисполкоме, и в санаториях побывали по путёвкам профсоюза. А по праздникам, что греха таить, в буфете исполкома неплохие пайки получали. Или отказывались?! А на государственной машине не «колымили», имея прибавку к зарплате? Разве нет? А не живёте ли вы, случайно, в жилом микрорайоне, построенном ещё во времена СССР, раздававшего бесплатные квартиры? А помните, какие тарифы были на ЖКХ и газ?

Не забывайте, Страна Советов шла непроторенной дорогой, единственной в мире. Попробуйте вы пройти первопроходцем по бездорожью — обязательно споткнётесь. А у наших дедов и отцов была мечта — превратить нехоженые тропы в светлый путь для всех людей.

Может, это была утопия, но какая заманчивая! Надо было помогать, а не подножки ставить, наблюдая со стороны — сколько мечте этой жить осталось.

Ушедшие поколения подарили нам мощную, богатую индустриальную страну, восстановленную после разрушительной войны 1941–1945 гг. Две тысячи сожжённых городов и посёлков, 25 млн. бездомных, 70 тысяч разорённых деревень, почти сто тысяч разграбленных колхозов, 32 тысячи мёртвых заводов, фабрик и электростанций. Они смогли снова вдохнуть в них жизнь. И цены, кстати, после войны снижались. А вы говорите — воры!

Если вас не устраивала такая жизнь, как вы утверждаете, честнее было поступить, как поступали все диссиденты, — уехать из страны. Не могли, понимаю. Тогда надо было собраться с духом и разоблачать всё негативное, что видели, не молчать. Хотя бы в органы ОБХСС или в газету писать пробовали? Очень действенная была критика через прессу. Тогда, может быть, и перемены раньше начались бы, да не такие резкие, что до сих пор от этой «свободы мышления» голова кругом, и переварить эту свободу никак не можем. Она вроде есть, но виртуальная, как сказал философ, «с цепями на ногах». Цепи эти — алчность, нищета, необразованность и всё то же воровство. А с такими цепями не бегут, только ползут.

Но вы в то время отсиживались, вас всё устраивало в вашем тихом болотце. Вы не вызывали огонь на себя. Вы боялись.

А люди, возле могил которых вы начали оскорблять прошлое, не дрогнули и во времена застоя, и в перестройку. Потому что они любили искренне и беззаветно свой дом. Но, к сожалению, на их жизненных дорогах не всегда встречались единомышленники.

Будь они живы — многое бы они вам поведали о гражданской позиции. Нет, не той, что у вас с заученными фразами националистического толка о судьбе украинского народа. А о той каждодневной рутинной работе для своей многонациональной страны, где и вы жили, пользуясь всеми её благами. Они в отличие от вас, рисковали своим положением в обществе, жизнью, в конце концов, и не только на фронтах Великой Отечественной, но и на полях сражений в мирной обычной жизни.

50-е годы… Шла очередная сессия Одесского областного совета депутатов. Раздали список народных заседателей областного суда для утверждения. Список длинный, на двух страницах. В нём оказалась фамилия бывшего заведующего облнаробразом, которого недавно сняли за хищения в сиротских домах. Предложили голосовать списком. Гайдаенко поднял руку и выступил против. Ведущий растерянно посмотрел на первого секретаря обкома. Товарищ Марков лениво повернул голову, уничтожающе посмотрел, кто это там мутит воду, и бросил ведущему: «Список утверждён на бюро обкома. Ставьте на голосование». Все депутаты подняли руки и только два человека — редактор газеты «Чорноморська комуна» Иван Коляда и писатель Иван Гайдаенко были против.

Вы смогли бы в 60-е годы на ХХIII съезде КПУ единственным среди всех депутатов проголосовать против первого секретаря КП Украины Петра Шелеста? Писатель Иван Гайдаенко смог, понимая никчемность решений съезда. Он не пресмыкался и не приспосабливался.

Только пуля наёмного убийцы заставила замолчать рыцаря правды в Одессе, журналиста Бориса Деревянко, первого редактора «Вечерней Одессы». А вы снова молчали!

Каждый, кто лежит на этих кладбищенских аллеях, столько сделал для нас с вами, для одесситов, для страны, что нам и не снилось. Нам бы учиться у них, а мы предаём их забвению, уничижаем их время. А как оценят нашу эпоху потомки, идущие за нами, — вы не задумывались?

Почему из нашей жизни исчезли красивые песни, вы заметили? Их теперь не поют в сёлах, как пели раньше селяне, возвращаясь с поля, фермы после тяжёлого трудового дня. Город тоже погрустнел, умолк. За каким сегодня праздничным столом заводят разудалую застольную? А на улицах вечером давно не звучат голоса поющих компаний. Да и песен певучих, мелодичных, наших украинских никто не пишет.

Не от хорошей жизни всё это.

Зато сегодня на каждом углу кричат о коррупции и воровстве. Кричать не запрещено, пока. Почему бы под шумок «реформ» не покричать. Иду в ногу со временем — поддерживаю европейскую интеграцию. А делаю что? Опять ворую или ничего не делаю!

Ваши рассуждения, дорогой товарищ, напомнили мне давнишнюю историю. В кабинет к сотрудникам принесли дальневосточную икру, но «левую», как тогда называли, расфасованную по пол-литровым банкам. Продавец давал немного попробовать. Нравилась — плати и бери. Приобрёл баночку и один из сотрудников этого коллектива. А через неделю, подъев приличное количество икры, он вернул её продавцу, затребовав деньги назад. «Вкус икры разобрал только на дне банки, — пояснил он. — Не нравится, плохая». Попользовался, нажился и вернул, обхаяв.

Вот и мы, всё получили от прежнего государства — попользовались и до сих пор ещё пользуемся, но теперь не страшно и осудить, а лучше отречься.

Нет уж, полюбите нас чёрненькими, а беленькими нас каждый полюбит.

За два года до смерти писателя Гайдаенко, в 90-х, в газету «Одесские известия» пришло письмо от бывшего сотрудника госбезопасности. В нём он рассказывал, как было заведено и уничтожено надуманное дело о шпионе, агенте немецкой разведки И. Гайдаенко. Спустя сорок лет он решился рассказать о неизвестном факте в биографии писателя, т.к. «реабилитация невинно подозреваемых и осуждённых перестала быть государственной тайной».

Редактор газеты Виктор Василец долго не решался сообщить эту новость Ивану Петровичу. Но правду от своего друга скрыть не мог. С разрешения отца письмо было напечатано. И в наш дом посыпались звонки. Один из них был анонимный. Мужской голос спрашивал с ехидцей: «Как теперь вы относитесь к Стране Советов, которую так ревностно восхваляли, и как вам нравится КГБ?».

Зная характер отца, я была уверена, что он устоит. «Не отрекаются, любя». Но что творилось в его душе, знал только он. Тогда его ответ удивил меня. «Родина тут ни при чём. Она всегда остаётся матерью. Она не виновата, что её сыновья разные: умные и добрые, дурные и подлые. Тоже можно сказать и об органах безопасности: там служат такие же сыновья, а они разные… Но я твёрдо убеждён — без защиты органов госбезопасности наша Отчизна была бы давно предана и продана много раз…».

Сейчас я понимаю, как же он был прав.