22 июня — День скорби и чествования памяти жертв войны

Война есть война. Она жестока и коварна по своей природе, и, как известно, ведется без правил. Бывало, на фронте наши советские лётчики садились в трофейные немецкие самолёты для выполнения боевых заданий. Случаи такие широко известны из литературы и кино. Но бывало иначе, когда такой же тактикой пользовались фашистские летчики.

В этой связи хочу поделиться воспоминиями отца — Кузнецова Анатолия Ивановича, 1921 г. р., лётчика-истребителя, которые я записал в конце 60-х годов. Отец прошёл войну от Харькова зимой 1942-го года до Праги 45-го, он участник многих боевых операций в составе 6-й гвардейской Донско-Сегедской истребительной авиадивизии, 73-го Сталинградско-Венского ГИАП и воевавшего в числе других, на самолёте ЯК-1. На борту его самолёта друзьями-однополчанами была сделана опознавательная надпись: «ЗОЛОТОЙ ХАРАКТЕР». Это его позывной.

Отцу посчастливилось быть в числе трёх уцелевших лётчиков авиаполка (вместе с двумя другими лётчиками — Евгением Алексеевичем Радченко и Виктором Максимовичем Иволгой), которые воевали от начала формирования полка и дошли до Победы. Ведь за годы войны полк потерял три полных личных состава пилотов…

«Яркая, душистая весна пришла в истерзанный войной Крым. Третья, фронтовая весна. Особая, долгожданная. Теперь уже всем, даже самим немцам было ясно, что битва на полуострове ими проиграна окончательно. Сломлена вражеская оборона на Перекопе, Сиваше, под Керчью.

В панике, отступая к Севастополю, враг со всего полуострова стягивал туда боевую технику, чтобы прикрыть погрузку своих войск на транспорт для переброски в Румынию. Фашисты, как смертельно загнанный зверь, чуя свою гибель, свирепели. Они огрызались, что было сил, укрепившись на подступах к Севастополю, на мысе Херсонес, на выгодном естественном рубеже — Сапун-горе и Мекензиевых высотах.

Не дать уйти врагу безнаказанно, топить его корабли и на причалах, и в море — такова была боевая задача летчиков.

«…Это был обычный боевой вылет, каких за сутки, порой, набиралось несколько. Ранним утром мой «Як» вместе с тремя такими же истребителями поднялся с аэродрома Курман-Кемельчи, чтобы сопровождать шестерку «Илов». Курс все тот же — на Севастопольскую бухту, где под погрузкой стоят немецкие суда.

В воздухе было не просто оживленно, а даже тесно, как на настоящей земной дороге. Слева и справа от нас то и дело проходили группами штурмовики, уже выполнившие задание. Сверху величаво проплыли две девятки бомбардировщиков Пе-2 в сопровождении «Яков». Нам было видно, как четверка «Мессершмитов» пытается атаковать крайний самолет этой группы, но ловкие «ястребки», маневрируя, метким огнем отвели опасность.

Кузнецов Анатолий ИвановичКузнецов Анатолий Иванович

Тогда вражеская четверка разделилась попарно. И вот одна двойка уже пикирует прямо на наш крайний «Ил». Досадно: еще не дошли до цели, а уж надо вести бой!

Поскольку в нашей группе все отлично видели маневр «Мессеров», то и встретили их, как положено. Я со своим напарником перешел слева направо, атакуя врага под четыре четверти, и открыл длинную заградительную очередь. К моему огню тотчас же присоединились стрелки с «Илов». Немцы отвалили, и не вверх, как всегда, а резко вниз. За одним из них потянулся от крыла длинный белый шлейф водяной струи.

Бой окончился мгновенно, как и возник. «Мессершмиты», здорово получив, спешили на свои аэродромы в надежде, что дотянут.

А мы шли дальше. Впереди показалось море. Слева вдали, в дыму — Севастополь. Пора начинать разворот на цель. Но наш ведущий почему-то медлит. Запросить его по радио невозможно, в наушниках стоит ужасный шум и гам от множества команд. Одна радиостанция перебивает другую, все наслаивается и режет уши.

Над целью собралось много групп самолетов. Перекрывая шум в эфире, прозвучал приказ наземной радиостанции: «Горбатым» быстро освободить цель, дать работать «Большим». «Горбатые» — это мы. Наш ведущий, видимо, решил уйти подальше в море. Вслед за ним вся группа перевалила Крымские горы, их снежные вершины проплыли под крылом всего в каких-нибудь ста метрах. Слева, совсем рядом — красавец Ай-Петри.

Горы оборвались сразу. Яркой голубизной хлынула навстречу нам гладь Черного моря. Кажется, тут на войне не до красот, но взора не оторвешь от золотистых берегов, от укрытых зеленью белых зданий Ялты. Чудится, что и сюда, в небо доносится пьянящий запах цветущих садов. Вот спуститься бы на этот мирный кусочек земли, хоть на минуту...

Но в наушниках по-прежнему сильный голос приказывает не мешать «Большим». И берег все удаляется. Становится слабее трескотня радиостанций. Мы словно висим между небом и голубой водой.

Но обманчиво кажущееся спокойствие. Море живет своей напряженной жизнью. Водная гладь сплошь усеяна крошечными резиновыми лодками. По одному, по два на них спасаются немцы. Причем гребут в сторону Турции, Румынии. Видно, страх окончательно помутил головы этим людям. Разве не безумие в одиночку, на утлых посудинках, противостоять морю?

В отдалении дрейфуют немецкие корабли, ожидая ночи, чтобы прошмыгнуть к Севастополю для погрузки своих войск.

Наконец самолет ведущего слегка качнулся с крыла на крыло, подав команду на разворот. Вся группа стала медленно заходить в сторону берега. Впереди по дыму и взрывам можно было определить направление на Севастополь, и мы резко легли точным курсом на цель.

Стремительно приближался берег. Густая, черная пелена висела над городом и бухтой. Было видно, как рвутся в дыму зенитные снаряды, образуя почти сплошную завесу огня, переплетенную зелеными пунктирными лентами от снарядов «Эрликонов».

В наушниках вновь возникла сплошная какофония. Чудом одна фраза прозвучала отчетливо: «Под нами взлетают «фокера»!

Вражеский аэродром на мысе Херсонес хорошо был виден. Глянув туда, я заметил на взлетном поле четыре пыльные струи: действительно, сейчас «Фокеры» будут в небе.

Ещё минута — и мы уже над аэродромом. Сколько тут всякой техники! Среди небольших самолетов виднеются два громадных шестимоторных планера.

«Илы» вслед за ведущим слегка опустили носы. Чувствуется по маневру, что сейчас бросят бомбы. Так оно и есть. И как раз вовремя! Немцы прозевали нас. Не зря мы так далеко ушли в море и неожиданно появились над целью. Проскочили! Зловещая оранжевая шапка пристрелочного зенитного снаряда плавно расширялась и пухла уже за хвостами наших машин.

Велико было напряжение лётчиков, но никто из нас ни на секунду не прекращал наблюдение за своими штурмовиками и за воздухом.

В кабине запахло дымом от взрывов зенитных снарядов и пожаров на земле. Мы снова над городом. Вот-вот ударит зенитка — это чувство летчиков не обманывает. Точно: шквал огня тут же преградил путь. Заработала крупнокалиберная артиллерия, вешая в воздухе черные шапки величиной с паровоз. «Эрликоны» расчертили воздух ожерельями своих снарядов. Огонь настолько плотный, что кажется, не пройти нам.

Но сильные «Илы» увеличивают угол пикирования и упорно, пронизывая смертельную завесу, пускают снаряды по кораблям, что стоят в бухте. С командного пункта переднего края по радио доносится ободряющее: «Молодцы «Горбатые»!

При выходе из атаки я увидел, что левый из группы штурмовиков очень снизился, отстаёт — наверно подбит. К нему подстроился ведущий пары: сработал железный закон боевой дружбы.

А огонь все свирепел. «Илы» на сей раз не смогли пройти сквозь него и приняли маневр вправо. Я с тревогой следил за парой с подбитым ведомым — она оказалась в самом центре зенитного огня. Подумал о том, как тяжело ребятам и молил Бога, чтобы хоть не зацепил их снаряд.

Группа уклонялась все левее, уходя от сопровождения зениток. Вот мы уже снова над морем, чтобы обогнуть простреливаемую зону и выйти в район Качи, на свой аэродром. Раненый «Ил» с товарищем идут как раз подо мной. Машины почти прижались к земле. Решил сопровождать их — так надежней.

В бою, в дыму мы как-то разминулись со своим ведомым Витей Силаевым. Я очень беспокоился, не проглотил ли его огненный шквал.

И вот из радужной сетки, сплетенной солнечными лучами, показался родной силуэт «Яка». Ошибиться нельзя: трапеция крыльев, киль крючком, камуфляж серо-голубого цвета — самолет Саратовского завода.

Молодец, Силаев! Я приветливо качнул крыльями, привычно нажал кнопку радиопередатчика: «Пристраивайся, прикроем штурмовиков».

Ну, теперь все в порядке: война уже где-то позади, за нашими хвостами. «Ил» с подбитым крылом и без правого элерона чувствует себя лучше, летит с меньшим креном. Только беда большая: убит стрелок. Его крупнокалиберный пулемет, который так честно поработал в последней атаке, сейчас безжизненный, как и хозяин…

Но то, что случилось через несколько мгновений, заставило меня забыть даже об этом несчастье.

Я осмотрел правую заднюю полусферу воздушного пространства и перевел взгляд налево вниз, где шли наши штурмовики. Ниже меня с огромной скоростью пронесся силаевский «Як». Секунда — и вдруг от него к ведущему «Илу» протянулась трасса уничтожающего огня!

«Что делаешь?» — закричал я по радио.

Бросил машину в пике — и опоздал. «Як» сделал свое черное дело, метнулся в сторону и резко ушел вверх. Штурмовик ведущего покрылся пробоинами, задымил.

Все это случилось настолько мгновенно и было так неправдоподобно, что я подумал, не спятил ли с ума? А может, у Силаева нервы не выдержали? Не трудно рехнуться после такого ада, что мы пережили.

Прикрываясь от солнца крылом, старался на фоне ослепительного неба не терять из виду Силаева. Вдруг за штурвалом и впрямь сумасшедший? Мало ли что он еще может выкинуть? А если не сумасшедший, то кто же?

Странное поведение «Яка» будило самые страшные мысли. Погоди же! Резко развернув машину, я стал уходить в сторону от штурмовиков. Если все содеянное не случайность, «Як» пойдёт на повторную атаку.

И он пошёл!

С горечью и обидой клял себя за то, что проморгал и допустил атаку. Бросил свой истребитель наперерез. Рука привычно застыла на кнопке орудия. Указательный палец, хорошо чувствовавший упругость гашетки, не утопил её полностью. Для меня в этот миг всё умерло, кроме осознания: подо мной враг. Я уже не обращал внимания на силуэт истребителя.

Догоняю, предвкушая отмщение — не уйдет, не уйдет! Вот расстояние 50, 40 метров. Огонь наверняка!

Но тут истребитель резко отворачивается и подставляет свой живот… голубой с ярко-красными звездами!

Палец сам собой замер на гашетке: свой!

Это было просто какое-то наваждение. С трудом взял себя в руки. Одна мысль до боли стучала в висках: почему же он тогда стрелял?

«Придём домой — разберёмся»— это единственное, чем мог я себя утешить в таком положении. А пока решил не отпускать ни на метр странный «Як».

Тем временем два моих «Ила» уже были над сушей и влились в беспорядочную гущу самолетов, которые, отойдя от цели, никак не могли перестроиться. Группа наслаивалась на группу.

Я все так же держался сзади. Мысленно уже представлял себе: прилетаю домой, подхожу к летчику и молча смотрю ему в лицо...

Но все произошло иначе.

Наземная радиостанция по-прежнему забивала всех, командуя наведением подходивших к цели групп. Однако второй раз в этот день случилось чудо. Вдруг произошла какая-то разрядка в эфире, всего на секунду, полторы. Но этого было достаточно, чтобы прорвалась пронзившая меня фраза: «Среди нас ходит чужой «Як»!

Говорил Силаев — его голос я ни с чьим другим не спутаю. Но где же он сам, мой Витька? Ведь я врага принял за него...

По спине пробежал холодок. Одновременно почувствовал огромное облегчение. Теперь все ясно. Теперь для меня ничего не существует, кроме мечущегося впереди самолета. Левая рука дает полный газ — смертельная атака.

Всю страсть, всю ненависть вложил я в этот рывок. Фашист будто почувствовал, оглянулся. Кто знает, запомнил ли он мое лицо, но я как сейчас вижу его.

Вот он еще раз опрокинул свою машину. Врешь, и звёзды не спасут! Длинная очередь насквозь прошила кабину. Стервятник и не пытался выровнять машину.

Сраженным коршуном он рухнул на севастопольскую землю. Веером рассыпались обломки. Дальше всех отлетел мотор. Рядом распущенный купол парашюта с телом фашиста.

Я сделал победный вираж, стараясь, как следует запомнить это место, и полетел на свой аэродром.

До ночи были еще полеты. Возвращаясь вместе с Витей Силаевым, мы снова прошли над местом гибели зловещего «Яка». Все было по-прежнему, только парашют уже исчез.

Этот день оказался последним для немцев в советском Крыму. На следующее утро из оперативного штаба пришел приказ отменить запланированные вылеты. И через час мы уже знали: Крым полностью освобожден от фашистов!

Трудно, очень трудно далась победа в Крыму. Многих боевых друзей не досчитались и в нашей части. И потому, как только узнали, что Севастополь и мыс Херсонес освобождены, мы поспешили поклониться земле, за которую пролито столько крови. Честно говоря, мне ещё не терпелось до конца очистить совесть, посмотреть на останки сбитого «Яка».

Часа три езды на попутных машинах и мы уже в Каче, недалеко от довоенного школьного аэродрома. Мне недолго пришлось уговаривать своих товарищей сначала пойти на поиски самолета, а потом уж ехать в Севастополь.

В нашем отряде летчики подобрались бывалые, прошедшие всю войну. Удивить их, казалось, ничем нельзя. Однако увиденное все же поразило их. Мы прошли немного по степи, поднялись на холм. Вдали открылась настоящая панорама авиационного кладбища. До горизонта земля была покрыта телами самолётов — с обломанными хвостами, без крыльев, разбитые в пух и прах, обгоревшие скелеты наших «Илов».

Это они вчера, не страшась смерти, решили победу над фашистами, отдали все, что могли, вплоть до жизни. Лишь ветер колыхал теперь оборванные куски перкаля...

Долго мы шли, не разговаривая друг с другом. Каждый думал о своем, а все об одном: «будь проклята война».

Довольно скоро нашли того «Яка». Все было, как наблюдалось с воздуха. На немецкое обмундирование летчика сверху был надет желтый спасательный жилет. Да и он не спас...

Дальше стоять здесь было отвратительно и тяжело...

Осмотреть Севастополь как следует не пришлось. Но запомнилось, что вокруг не было ни одного целого дома. За исключением единственного здания — когда смотришь на Графскую пристань, оно находится слева — белое, двухэтажное. Мы зашли туда. Здесь размещался штаб немцев. Документы, карты, бланки — все брошено, особо важные бумаги еще тлели в печах…

Переночевав в каком— то доме на окраине, мы чуть свет направились на мыс Херсонес. Каждого, наверное, туда влекло что-то личное. Я, например, спешил найти место, где был сбит зенитным снарядом мой друг Саша Андрианов. Хотел увидеть останки его самолета. И не нашел их. Позже узнал — Сашин самолёт упал в море...

Неожиданная находка все же ждала нас на брошенном немцами аэродроме Херсонеса. В небольшом ангаре мы обнаружили готовый к вылету краснозвездный «Як». Второй был привезен на огромных санях и лежал рядом.

Понимаю, на войне все средства хороши. И не могло быть соблюдения благородных правил. Горькое чувство овладело мной тогда — вероломный враг, принесший столько горя моей Родине, совершил в нашем небе еще одну свою подлость. Но она оказалась для него недолгой и роковой.