Верховная Рада Украины своим решением от 22 сентября снова разрешила допрашивать и сажать в тюрьму священников, если те не донесли властям о преступлении, в котором прихожанин покаялся на исповеди.

Эта практика идет еще со времен СССР, когда религия была «опиумом для народа». И хотя независимому государству Украина уже 20 лет, та уголовная статья продолжала действовать до сих пор. Не так давно на рассмотрение парламентариев был внесен проект закона о гарантии соблюдения тайны исповеди.

Вначале его приняли и он прошел в первом чтении. Но 22 сентября Верховная Рада его полностью отклонила.

При Союзе под колпаком КГБ были все. Но церковь контролировалась больше всех – это была идеология, которую советская власть не воспринимала вообще.

Секретарь Херсонской Епархии УПЦ Киевского Патриархата протопресвитер Иоанн Замараев рассказывает: «Тогда практически ко всем священникам приходили из госбезопасности. И предлагали сотрудничество. Причем, по полной форме, с расписочкой и обязательными донесениями. Некоторые священники соглашались, некоторые отказывались. Тех кто отказывался, могли сослать в жуткий приход, в дальнюю деревню. При обкоме партии тогда было административное лицо – уполномоченный по делам религии. Он всегда был связан с КГБ. И этот уполномоченный звонил архиерею: того человека надо перевести туда-то. И архиерей был вынужден подписывать такие распоряжения. Если он этого не сделает, то архиерея, соответственно, переведут. У нас был архиепископ Иоанн – отказался подписывать, и его фактически лишили всего. Так всю жизнь и числился «заштатным».

Хотя бывало по-разному. Мой отец служил в Святодуховском соборе (на «Большевичке») и отказался что-либо подписывать. И как-то это ему сошло. Правда, кегебешники все равно периодически приходили. Спрашивали: не было ли иностранцев, не посещали ли, не заходили ли... В покое не оставляли. А отказаться уже от «собеседования» с представителями органов – было нереально. Если к священнику приходит представитель госбезопасности, он вынужден ему открыть дверь, вынужден его принять и вынужден с ним беседовать. КГБ не интересовало, кто кому изменил, кто кого обворовал. Интересовались контактами с иностранцами, диссидентами. Теми, кто что-то сказал против существующего режима, существующей власти. Очень боялись подпольных типографий, самиздатов. И тут уже вопрос совести священника, о чем он рассказывает. Раскрыв тайну исповеди, священник сам становился клятвопреступником.

Помнится, к отцу приходил такой Антон, в 1972-м году. Он считал, что советская власть – это предсказанный в Апокалипсисе антихрист. Владыка с этим не соглашался: не потому, что любил советскую власть, не потому, что он ей симпатизировал, а потому, что с богословской точки зрения это неверно, не так. И, соответственно, приводил аргументы. Потом Антон уехал куда-то, письма писал в подтверждении своих взглядов, владыка отвечал ему. В конце-концов Антона арестовали, посадили в тюрьму и после этого его никто не видел. А у нас (мне было 12 лет) начались обыски, допросы. Меня не особо трогали. Но что такое обыск по-советски, я видел. Это страшно. В кино неправильно показывают: к концу дня дом представляет собой неописуемо ужасное зрелище. Работает три-четыре человека. Везде не просто шарят, все не просто вытаскивается – все переворачивается и швыряется, вываливается на пол. Моя мама была трудяга и могла достаточно быстро навести порядок, восстановить его дня за три-четыре. Но только наведет порядок – опять обыск. А когда отца увозили на допрос, прощались навсегда: в памяти еще было свежо, когда увозили «с концами». И так – несколько раз. Но, слава Богу, не посадили: не нашли ничего антисоветского. Кроме духовной литературы и переписки с Антоном – ничего не нашли. Да и там не было ничего против власти. Тем не менее, для «профилактики», прогнали нас через эти обыски, а потом еще и сослали на год»...

Были и случаи провокаций: если переодетый «товарищ» исповедовался, а священник не донес, то его, однозначно, «привлекали».

В конце правления Брежнева давление на духовных отцов было уже не таким сильным. И хотя уголовная статья о «недонесении» по-прежнему существовала, люди «привлекались» только за недонесение об очень тяжких преступлениях. А в Комментариях к закону появилось разъяснение, что к адвокатам и священникам это положение применять надо в исключительных случаях, а лучше вообще не применять.

С распадом Союза практически все бывшие коммунисты стали демонстрировать свою веру в Бога, и отношение к тайне исповеди стало меняться. Так, еще в 1997 году Россия приняла Закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» , согласно которому священнослужитель не может быть допрошен в качестве свидетеля об обстоятельствах, ставших ему известными из исповеди.

В проекте Закона о внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Украины (относительно соблюдения тайны исповеди), в частности, предусматривалась также защита профессиональных тайн нотариусов, адвокатов, врачей, психологов и гарантировалась тайна исповеди. Голосование 22 сентября о проекте Закона было поименным: за – 87, против – 0 воздержалось-0, не голосовало – 288 . Таким образом, решение не было принято. По просьбе спикера был поставлен на голосование вопрос о последующем возвращении к рассмотрению этого Закона. Но и тут не набралось нужного количества голосов. Наши парламентарии отклонили его полностью.

Отец Иоанн Замараев считает, что вряд ли сейчас снова начнутся гонения на священников. Ведь фактически привлечь по этой статье достаточно трудно. По большому счету – даже на грани невозможного. Когда человек исповедуется, во первых, нет свидетелей. Во-вторых, священник может внимательно слушать, а может – невнимательно (либо по какой-то человеческой немощи, либо по ситуации – в некоторых случаях, после очередного греха, священнику положено молиться). А в третьих, и это самое главное: священник слушает на исповеди не о том, кто кого, где и за что убил, а – насколько сильно страдает человек от содеянного, и как можно помочь ему излечить душу и вернуть в общество исцеленным.

Тут страшнее другое. Ранее на эту статью могли просто не обращать внимания, она, доставшаяся нам от тоталитарного режима, «работала по накатанной». Сейчас, когда на нее обратили внимание, у парламентариев была возможность выразить свою позицию. Они могли ее убрать, но не убрали, фактически, согласились с ней. И это – лакмусовая бумажка, индикатор уровня нравственности наших законотворцев.